Неточные совпадения
При этом вопросе сердце мое мало-помалу
поднималось: я начинал предчувствовать, что не буду оставлен без
начальника.
Забеднял,"захудал"их род — не
поднялся ни при Петре, ни при Екатерине и, все мельчая и понижаясь, считал уже частных управляющих,
начальников винных контор и квартальных надзирателей в числе своих членов.
Мой отец брал взятки и воображал, что это дают ему из уважения к его душевным качествам; гимназисты, чтобы переходить из класса в класс, поступали на хлеба к своим учителям, и эти брали с них большие деньги; жена воинского
начальника во время набора брала с рекрутов и даже позволяла угощать себя и раз в церкви никак не могла
подняться с колен, так как была пьяна; во время набора брали и врачи, а городовой врач и ветеринар обложили налогом мясные лавки и трактиры; в уездном училище торговали свидетельствами, дававшими льготу по третьему разряду; благочинные брали с подчиненных причтов и церковных старост; в городской, мещанской, во врачебной и во всех прочих управах каждому просителю кричали вослед: «Благодарить надо!» — и проситель возвращался, чтобы дать 30–40 копеек.
Поднялся я на ноги, гляжу — последние двое на пригорок выбежали. Впереди-то Салтанов,
начальник кордона, лихой, далеко про него слышно было; гиляки — и те его пуще шайтана боялись, а уж из нашего-то брата не один от него смерть себе получил. Ну, на этот раз не пришлось… Сам себя потерял…
Бьет второй звонок. Господин в странной шубке
поднимается. Контролер берет его под руку и, продолжая горячо говорить, уходит с ним на платформу. После третьего звонка в комнату вбегает
начальник станции и садится за свой стол.
То там, то здесь появляются разные самозваные
начальники и запретители, которые обращаются с приказаниями к толпе, что «и сюда, мол, нельзя, и туда нельзя». Иногда толпа послушает запретителя и попятится, а иногда какой-нибудь смельчак и по зубам его съездит. Засим неизбежно
поднимается драка, кончающаяся целой свалкой…
Старший офицер, как распорядитель аврала,
поднялся на мостик, сменив вахтенного
начальника, который, по расписанию, должен был находиться у своей мачты.
К восьми часам утра, то есть к подъему флага и гюйса [Гюйс — носовой флаг [на военных кораблях
поднимается во время стоянки на якоре]. — Ред.], все — и офицеры, и команда в чистых синих рубахах — были наверху. Караул с ружьями выстроился на шканцах [Шканцы — часть палубы между грот-мачтой и ютом.] с левой стороны. Вахтенный
начальник, старший офицер и только что вышедший из своей каюты капитан стояли на мостике, а остальные офицеры выстроились на шканцах.
И сами мы, врачи из запаса, думали, что таких людей, тем более среди врачей, давно уже не существует. В изумлении смотрели мы на распоряжавшихся нами начальников-врачей, «старших товарищей»… Как будто из седой старины
поднялись тусклые, жуткие призраки с высокомерно-бесстрастными лицами, с гусиным пером за ухом, с чернильными мыслями и бумажною душою. Въявь вставали перед нами уродливые образы «Ревизора», «Мертвых душ» и «Губернских очерков».
— Это ошибка… Он был убит на месте… Рядом с ним стоял на верху сопки — это было у Ляндинсяна —
начальник его штаба полковник Ароновский. Силою взрыва шрапнели он был отброшен далеко от отца… В это время
поднимался на сопку ординарец отца, сотник Нарышкин, и вдруг увидел столб пыли и падение двух офицеров. Полковник Ароновский, по счастью, не раненый и не контуженный, вскочил и крикнул: «Генерал убит, носилки!..»
До полудня 19-го числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одною главною квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных
начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19-го на 20-е
поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80-ти тысячная масса союзного войска.